Мессалина — оклеветанная императрица.
Валерия Мессалина и по отцу, и по матери происходила от Октавии — сестры Августа. Она стала третьей женой императора Клавдия, который по крови был не таким «августейшим», как она, и стала матерью Октавии и Британника. Неизвестно, в каком возрасте она вступила в этот роковой брак — совсем юной девушкой или уже опытной женщиной. Мессалина трагически погибла в 48 г. н. э., брошенная вольноотпущенниками (прежде всего Нарциссом), на которых всегда опиралась, и осужденная на смерть собственным мужем — императором, который не пожелал выслушать несчастную (misera, пишет Тацит) и поверил на слово, будто она при живом муже сочеталась браком с другим. Этот другой, Гай Силий, считался самым красивым мужчиной своего времени и, кажется, императрица безумно влюбилась в него (furori proximi amor — «к безумию близкой любовью», по выражению того же Тацита); ради нее он развелся и пообещал вдобавок усыновить Британника. Автор «Анналов» не особенно сурово настроен по отношению к Мессалине, как и Сенека, который в своем ядовитом памфлете «Отыквление»{7} (гл. 11), опубликованном по смерти Клавдия в 54 г. — самом близком по времени к событиям, описанным в тексте, — все пороки приписывает императору, а неверную императрицу считает жертвой.
Конечно, и эти источники не представляют ее образцом добродетели, но все-таки и не рисуют жутким развратным чудовищем, каким она стала у более поздних авторов: Диона Кассия, Плиния Старшего и Ювенала. Для них Мессалина — воплощение всего самого отвратительного; она попирает все святое и сеет смерть, увлекаемая тремя величайшими пороками, свойственными тиранам: сладострастием, сребролюбием и свирепым нравом (libido, avaritia, saevitia). Она горда и своенравна, тщеславна и похотлива, вожделеет чужого добра и чужих мужей, изощрена в сложнейших придворных интригах, погружена в опаснейшие политические заговоры, обожает деньги и кровь, без колебаний устраняет всех на своем пути ядом или смертными приговорами; еще прежде «дела о замужестве» она имела множество любовников, среди которых был и ее врач Веттий Валент. Ее похоть наиболее грубо описал Ювенал:
Эппий, ты изумлен? преступлением частного дома?
Ну, так взгляни же на равных богам, послушай, что было
С Клавдием: как он заснет, жена его, предпочитая
Ложу в дворце Палатина простую подстилку, хватала
Пару ночных с капюшоном плащей, и с одной лишь служанкой
Блудная эта Августа бежала от спящего мужа;
Черные волосы скрыв под парик белокурый, стремилась
В теплый она лупанар, увешанный ветхим лохмотьем,
Лезла в каморку пустую свою — и, голая, с грудью
В золоте, всем отдавалась под именем ложным Лициски;
Лоно твое, благородный Британник, она открывала,
Ласки дарила входящим и плату за это просила;
Навзничь лежащую, часто ее колотили мужчины;
Лишь когда сводник девчонок своих отпускал, уходила
Грустно она после всех, запирая пустую каморку:
Всё ещё зуд в ней пылал и упорное бешенство матки;
Так, утомленная лаской мужчин, уходила несытой,
Гнусная, с темным лицом, закопченным дымом светильни,
Вонь лупанара неся на подушки царского ложа.
Никто еще не замечал, что Ювенал в общем-то бьет мимо цели и, сказав слишком много, по сути оправдывает несчастную Лициску — проститутку с греческим именем. Конечно, созвучие pulvinar (парадная постель императрицы) и lupanar (публичный дом в Древнем Риме) неприятно, но Мессалину сатирик описывает как больную с физическим возбуждением и отвердением влагалища (rigida volva), подобным неизлечимому возбуждению мужского члена, которое древние называли сатириазисом. Эта болезнь, из-за которой больной не может получить полового удовлетворения, выражается в болях, нестерпимом зуде, бесстыдстве, умственных расстройствах; даже врачи (Аретий, Соран и их переводчики Целий и Мустион) находили ее отвратительной. Но все-таки: если Мессалина, как на то со всею очевидностью намекает Ювенал, действительно ею страдала, то это в значительной мере снимает с нее ответственность. Здесь не место задаваться вопросом, реальны или вымышлены эти патологические симптомы, — так или иначе, их описание, вопреки намерениям сатирика, дает аргументы тем, кто сочувственно относится к Мессалине, которую погубили ее собственные интриги.
Валерия Мессалина и по отцу, и по матери происходила от Октавии — сестры Августа. Она стала третьей женой императора Клавдия, который по крови был не таким «августейшим», как она, и стала матерью Октавии и Британника. Неизвестно, в каком возрасте она вступила в этот роковой брак — совсем юной девушкой или уже опытной женщиной. Мессалина трагически погибла в 48 г. н. э., брошенная вольноотпущенниками (прежде всего Нарциссом), на которых всегда опиралась, и осужденная на смерть собственным мужем — императором, который не пожелал выслушать несчастную (misera, пишет Тацит) и поверил на слово, будто она при живом муже сочеталась браком с другим. Этот другой, Гай Силий, считался самым красивым мужчиной своего времени и, кажется, императрица безумно влюбилась в него (furori proximi amor — «к безумию близкой любовью», по выражению того же Тацита); ради нее он развелся и пообещал вдобавок усыновить Британника. Автор «Анналов» не особенно сурово настроен по отношению к Мессалине, как и Сенека, который в своем ядовитом памфлете «Отыквление»{7} (гл. 11), опубликованном по смерти Клавдия в 54 г. — самом близком по времени к событиям, описанным в тексте, — все пороки приписывает императору, а неверную императрицу считает жертвой.
Конечно, и эти источники не представляют ее образцом добродетели, но все-таки и не рисуют жутким развратным чудовищем, каким она стала у более поздних авторов: Диона Кассия, Плиния Старшего и Ювенала. Для них Мессалина — воплощение всего самого отвратительного; она попирает все святое и сеет смерть, увлекаемая тремя величайшими пороками, свойственными тиранам: сладострастием, сребролюбием и свирепым нравом (libido, avaritia, saevitia). Она горда и своенравна, тщеславна и похотлива, вожделеет чужого добра и чужих мужей, изощрена в сложнейших придворных интригах, погружена в опаснейшие политические заговоры, обожает деньги и кровь, без колебаний устраняет всех на своем пути ядом или смертными приговорами; еще прежде «дела о замужестве» она имела множество любовников, среди которых был и ее врач Веттий Валент. Ее похоть наиболее грубо описал Ювенал:
Эппий, ты изумлен? преступлением частного дома?
Ну, так взгляни же на равных богам, послушай, что было
С Клавдием: как он заснет, жена его, предпочитая
Ложу в дворце Палатина простую подстилку, хватала
Пару ночных с капюшоном плащей, и с одной лишь служанкой
Блудная эта Августа бежала от спящего мужа;
Черные волосы скрыв под парик белокурый, стремилась
В теплый она лупанар, увешанный ветхим лохмотьем,
Лезла в каморку пустую свою — и, голая, с грудью
В золоте, всем отдавалась под именем ложным Лициски;
Лоно твое, благородный Британник, она открывала,
Ласки дарила входящим и плату за это просила;
Навзничь лежащую, часто ее колотили мужчины;
Лишь когда сводник девчонок своих отпускал, уходила
Грустно она после всех, запирая пустую каморку:
Всё ещё зуд в ней пылал и упорное бешенство матки;
Так, утомленная лаской мужчин, уходила несытой,
Гнусная, с темным лицом, закопченным дымом светильни,
Вонь лупанара неся на подушки царского ложа.
Никто еще не замечал, что Ювенал в общем-то бьет мимо цели и, сказав слишком много, по сути оправдывает несчастную Лициску — проститутку с греческим именем. Конечно, созвучие pulvinar (парадная постель императрицы) и lupanar (публичный дом в Древнем Риме) неприятно, но Мессалину сатирик описывает как больную с физическим возбуждением и отвердением влагалища (rigida volva), подобным неизлечимому возбуждению мужского члена, которое древние называли сатириазисом. Эта болезнь, из-за которой больной не может получить полового удовлетворения, выражается в болях, нестерпимом зуде, бесстыдстве, умственных расстройствах; даже врачи (Аретий, Соран и их переводчики Целий и Мустион) находили ее отвратительной. Но все-таки: если Мессалина, как на то со всею очевидностью намекает Ювенал, действительно ею страдала, то это в значительной мере снимает с нее ответственность. Здесь не место задаваться вопросом, реальны или вымышлены эти патологические симптомы, — так или иначе, их описание, вопреки намерениям сатирика, дает аргументы тем, кто сочувственно относится к Мессалине, которую погубили ее собственные интриги.